—  Не сойти мне с этого места, у меня есть всего два шиллинга, и иду я в город, чтобы купить себе платья. Кабы я раньше тебя встретил...

—  Ты счастливей меня: во мне росту больше, одежды меньше, а денег и вовсе нет.

—  Ну, коли так, держи, — сказал парнишка и дал ему шиллинг.

Шёл он шёл, пока снова не устал, а уставши, при­сел дух перевести. И не успел он вздохнуть, как откуда ни возьмись перед ним нищий. И был он такой огромный, страшный и рослый, что, пока голову не запрокинешь, всего целиком не разглядишь. Паренёк чуть шею себе не сломал, пока его оглядывал, а как разглядел всего уро­дину и его рваный наряд, заревел от страха.

—  Не бойся меня, малыш, — заговорила громадина, — я тебе ничего не сделаю, я всего лишь нищий, прошу по­даяния во имя Господне.

—  Это я и сам вижу, — ответил парнишка, — но у меня всего один шиллинг, в городе я смогу купить на него одеж­ды. Кабы ты мне раньше встретился.

—  Ну, а у меня ни одного шиллинга, вместо одежды лохмотья, а сам я вон какой огромный, так что ты счаст­ливее меня.

—  Тогда вот тебе шиллинг, — сказал Фрикк Коротыш. А как же иначе, раз такая его нужда. Получив шиллинг, бедняк опять заговорил: «У тебя очень доброе сердце, раз ты отдал всё, что имел, поэтому за каждый шиллинг я выполню одно твоё желание». Ведь встречался парень­ку трижды один и тот же нищий, просто каждый раз он менял обличье, чтобы Коротыш его не узнал.

—  Частенько мне хочется скрипку послушать да по­смотреть на народ, как он пляшет и веселится, поэтому попрошу-ка я, если можно, такую скрипку, чтобы всё жи­вое под её музыку в пляс пускалось, — сказал паренёк.

—  Будет тебе скрипка, хоть и непутёвое это жела­ние, — отвечал нищий. — Со следующим шиллингом не ошибись.

—  Всегда мне страсть как хотелось охотиться и метко стрелять, поэтому попрошу-ка я, если можно, такое ру­жьё, чтобы било без промаха, куда ни прицелюсь.

—  Будет тебе ружьё, хоть и это желание непутёвое, — вздохнул нищий. — Хоть с последним шиллингом не про­гадай!

—  Хотелось мне сызмальства водить дружбу с хоро­шими и добрыми людьми, — сказал Коротыш, — пото­му, если можно просить всё что хочешь, я бы попросил сделать так, чтобы никто не мог мне отказать, о чём бы я ни попросил.

—  Вот это неглупое желание, — сказал бедняк, шаг­нул за гору и исчез, а мальчик лёг и заснул.

На следующий день спускается Фрикк Коротыш с гор со скрипкой и с ружьём.

Первым делом зашёл он к местному лавочнику и по­просил одежды. Затем на одном хуторе попросил он коня, на другом — сани, у добрых людей — шубу, и ни в чём не было ему отказа; даже самый прижимистый хозяин от­давал ему всё, что он ни попросит. Под конец проехался Фрикк Коротыш по всей деревне, эдакий барин-щёголь, и конь, и сани при нём.

Тут и встретился ему на дороге староста, у которого он служил.

Остановил Фрикк коня и поздоровался:

— День добрый, хозяин!

—  День добрый! — отвечал староста. — Разве я тебе хозяин?

—  Неужто забыл, как я у тебя целых три года служил за три шиллинга?

—   Ну и ну, как скоро сумел ты разбогатеть, — поди­вился староста, — Как же ты в большие господа-то про­лез?

—  Такова, видно, моя доля.

—  Да ты забавник, как я погляжу, вот и скрипка при тебе.

—  Всегда мне охота было народ веселить, чтоб люди в пляс пускались, — сказал парнишка, — а ещё есть у меня ружьё — настоящее сокровище! Во что ни при­целюсь, во всё попадаю, нет для этого ружья далёкой ми­шени. Видишь там, на ёлке, сороку? Спорим, я её собью прямо нам под ноги?

Староста готов был поставить и коня, и дом, и сто да- леров на то, что Фрикку Коротышу такое не под силу. А пока вот — ставит все деньги, какие у него при себе случились — мол, остальное принесёт, когда проспорит. Не сомневался староста, что ни одно ружьё в мире так далеко не стреляет. Грохнул выстрел, и грянулась сорока в кусты шиповника, в самую гущу. Полез староста сороку доставать, вытащил и подаёт Коротышу. А тот — за скри­почку, и пошёл староста кренделя выписывать по кустам, колючки в него так и впивались. Парнишка всё играл, а староста плясал. Как он ни плакал и ни умолял, играл Фрикк Коротыш до тех пор, пока староста всю одежду в клочья не разодрал — и нитки целой не осталось.

«Ну вот, теперь ты такой же оборванец, каким был я, когда уходил с твоей службы, — сказал Фрикк Коро­тыш, — иди с Богом». Но прежде должен был староста отдать ему всё, что проспорил из-за сороки.

Придя в город, обосновался Фрикк Коротыш на по­стоялом дворе. Играл себе на скрипке, людям на радость, и горя не знал: ведь никто ни в чём не мог ему отказать.

Здесь бы и сказке конец, да пришла за ним стража. Хотели было его схватить и отвести в городской совет, потому как нажаловался на него староста. Дескать, напал на него Коротыш, ограбил и так избил, что чуть душа не отлетела; надо его за это повесить. Но на любой совет был у Коротыша ответ, его скрипочка. Заиграл он на ней, и заплясала стража: плясали-плясали, пока совсем не уморились и на пол не повалились. Отправили за ним солдат и караульных, да только так же дело обернулось: достал Фрикк Коротыш скрипку, и солдаты в пляс пусти­лись и не могли остановиться, пока скрипка не умолкла. А сил у них не осталось и того раньше.

Наконец скрутили Фрикка Коротыша обманом: но­чью, пока он спал. Как его схватили, тотчас осудили и решили тут же повесить. Повели к виселице. Поглазеть на это чудо много народу собралось, пришёл и староста. Места себе от радости не находит, что к нему деньги вер­нутся, да и за обиду заплатит теперь Фрикк сполна. Не­терпелось ему увидеть, как Коротыша вздёрнут.

Только скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Не силён был Фрикк Коротыш ходить, а те­перь и вовсе едва тащился. Волок он за собой скрипку и ружьё, которые ему из жалости оставили. Доплёлся он до виселицы, полез по лестнице, на каждой ступеньке дух переводит. Уселся на самой верхней и спрашивает: не откажут ли ему в последнем желании — страсть ему охота в последний разок на скрипке сыграть. Стыд и по­зор — отказать в этом человеку, решили все. Никто же не мог сказать ему «нет». Только староста взмолился, что­бы бога ради не давали Коротышу до струн дотрагивать­ся, иначе всё пропало. А если им так неймется, то пусть хоть его, старосту, к берёзе привяжут. Фрикк Коротыш мешкать не стал — на скрипке заиграл. И все и вся, кто тут ни случился, пошли выкидывать коленца, кто на двух, кто — на четырёх: и поп, и дьяк, и умный, и дурак. Писа­ря, лекари, староста и судья, собака и свинья. Они пля­сали, смеялись и друг на друга пальцами показывали: кто плясал до упада, а кто — до обморока. Никто на своих ногах домой не ушёл. Но хуже всего пришлось старосте, ведь его к берёзе привязали: пока его ноги плясали, он всю спину себе ободрал.

После этого уже не нашлось дураков связываться с Фрикком Коротышом, и он мог идти со своим ружьём и со скрипкой куда пожелает. Так что прожил он весь свой век счастливо, ведь никто ни в чём не мог ему от­казать.